Стоило на миг прикрыть глаза, и под веками, откуда-то из черноты, проступали пятна, расцветали сполохи, как будто сама галактика, раздвоившись на сетчатке, агонизировала взрывами планет. Миры, хранимые в ладонях опрокинутой навзничь Республики, рассыпались по Вселенной, и теперь один за другим скатывались в жернова Первого Ордена, перемалывающие все на своем пути, с хрустом и треском переломанной кости, выплевывая в космос пережеванные ошметки. Трупы, пленные, мертвые звезды, обломки кораблей поглощала червоточина, вопящая в центре его нутра, и все они, невзрачные жертвы, следуя друг за другом призрачной вереницей, опутывали его рассудок астероидным поясом, равнодушной мерзлотой. Дэмерону казалось, он постарел на тысячу лет.
Он давным-давно не мог понять, способен ли вынести еще больше боли, или так свыкся с ней, что больше уже не замечает ее. Верит ли еще хоть во что-то, или по привычке ломится сквозь знакомый бурелом, не в состоянии остановиться и вспомнить, зачем. И не было никого, кто подсказал бы ему. Не было никого. Он осознал это лишь, переводя свой «крестокрыл» в режим истребителя-самоубийцы, и отдавая команду BB-8 активировать рандомизатор под панические бибиканья маленького дроида. Черный лидер – эскадрилье, последний приказ. Черный лидер – эскадрилье, прием. Снап? Пава? Эскадрилья, ответьте. Ребята, кто-нибудь? Дэмерон осекся на полуслове, лишь мысленно произнеся последнее «жив?», и притихнув, слушал помехи в эфире, отпустив ручку управления и невидящим взором наблюдая, как приближается навстречу борт вражеского крейсера. Космос снаружи расплылся в слепящее пятно. То же самое, что сейчас возникало из ниоткуда, обжигая роговицу, грозясь ослепить, яростным эхом оглушительной тишины.
По пришлось открыть глаза. В лицо ему скалился зверь, и все, что видел Дэмерон – это кровь на его зубах. В белесых зрачках стояла дымка. Как у покойника, подумал коммандер, утопленника. Равнодушие, помноженное на бесконечность. Донака Хакс не выглядел человеком. Это пугало, но не так, что бы очень. Дэмерону было нечего больше терять. Вот, что пугало по-настоящему. Он не пытался вырваться, не думал о побеге, не проверял слабину пут. Знал, что умрет здесь, если прежде не сойдет с ума. И затем умрет все равно. Никто не переживал допрос у генерала Первого Ордена, это знала вся галактика. Шепталась на разные языки, пленных запугивали именем Хакса, будто самим воплощением Хаоса, и те открывали рты и начинали говорить. А По, не смотря на все его заслуги перед Республикой, был лишь человеком.
-Нет у меня что-то настроения для светской беседы, генерал, - честно и откровенно сообщил пилот, - день, признаться, выдался препаршивый.
Выворачивать душу перед зверем Дэмерон не желал. Песчаные сарлакки тоже глухи к обвинительным речам, когда переваривают свой обед. Плюнуть в восковую точеную маску на месте лица Хакса, явинец бы плюнул. И с большим удовольствием, пусть только подойдет поближе. И задушил бы собственными руками, а для этого, казалось, нужно было бы всего лишь затянуть воротничок генеральского кителя чуть туже. Однако Хакс держал дистанцию, не спускал мертвого взора с закованного по рукам и ногам пленного, взял с собой штурмовика. Военный лидер Ордена был либо параноиком, либо не о нем одном ходили легенды. На мгновение По развеселила догадка о собственной репутации по данным разведки. Но лишь на мгновение, а следом за тем, по спине пробежали мурашки. Дэмерон покрепче сжал кулаки. Теперь все его тело, словно хищные насекомые, облепляли крошечные дроиды.
-А ты, как погляжу, не любишь марать руки,- прокомментировал По явление малюток-палачей, быть может, чем быстрее Хакс выйдет из себя, тем скорее Дэмерон умрет. Лучше смерть, чем медленная пытка медицинскими дроидами, хоть признаваться в этом коммандер не собирался. Как и вообще ни в чем. Он вообще не желал иметь дела с чудовищами. Разговаривать с ними, выслушивать их, и просто – слышать. Скоро ему будет очень больно, так зачем пренебрегать последней возможностью делать что-то исключительно по своей воле. По вновь захлопнул веки. И в этот раз – с наслаждением.